— Пришел… — Едва разборчиво прошелестел шепот уродца.

Губы раздвинулись в некоем подобии улыбки, обнажая гнилые пеньки клыков. Выступившая слюна обильно закапала на пол.

Меня вырвало. Содрогаясь от приступов рвоты, я выхватил из кармана горсть риса и швырнул под ноги ламии.

Злобно зашипев, карлик бросился собирать маленькие зерна. Узловатые, скрюченные пальцы с длинными изогнутыми когтями непостижимо быстро и ловко ухватывали рисинки и складывали в аккуртную кучку.

— Одна, две, три, четыре… — Шептал ламия не в силах преодолеть наваждение.

Этой короткой передышки, мне хватило, что бы справится с рвотой и немного придти в себя. Когда последняя рисинка заняла свое место в кучке, я мог уже довольно твердо стоять на ногах.

— Теперь ты мой… — Злобно выдохнул ламия обдав меня вонью своего рта.

Готовый к этому, я бросил на пол вторую горсть риса. Но здесь меня ожидал сюрприз…

Проводив взглядом катящиеся по полу зерна, ламия глухо расхохотался.

— Дурак… Можно лишь раз…

И не обращая больше внимания на рис, шагнул в мою сторону. Слишком длинные для такого тела руки, метнулись вперед. Я инстинктивно отпрянул, в самый последний момент, избегая удара. Едва не коснувшись моего лица, когти полоснули по стене, вспарывая обои и оставляя в бетоне глубокие борозды.

— Не уйдешь… — Снова прошипел ламия. — Сначала ты… Потом девка… Потом все…

Не стоило ему этого говорить! Едва он упомянул Надю, как в голове, пылающим шаром, взорвалась ярость. Этот гнилой обрубок вздумал причинить вред моей Наде!

Все нравоучения Грязнули забылись. Им на смену пришла полученная годами труда, вымученная с потом и кровью наука. Управляемое рефлексами тело, бросилось вперед, выходя на вымеренную сотнями часов тренировок дистанцию. Продолжая движение, правая нога, словно выброшенная из катапульты устремилась вперед, смачно впечатывая подъем стопы в пах ламии.

Сила удара оказалась такова, что карлик, не устояв на ногах, опрокинулся навзничь. Покрытый струпьями затылок с треском ударился об острый край подоконника. Вместо крови, из рассеченной головы, в стороны брызнул дурнопахнущий зеленый гной.

— Не смей. Трогать. Надежду. — С расстановкой произнес я, подходя к карлику. Это была ошибка.

Рука ламии ударила меня в грудь, отбрасывая к противоположной стене. В глазах почернело. Преодолевая предательскую слабость, мне удалось встать как раз в тот момент, когда когти ламии снова устремились к моему лицу.

— Не-е-ет! — Я вскинул руки, в напрасной попытке заслонится от смертоносного удара. Сердце сжалось в ожидании неминуемой вспышки боли… Мгновения сменяли мгновения а боль все не приходила.

Наконец я осмелился открыть глаза и замер. Ламия, шипя от злости скреб когтями воздух, пытаясь разорвать возникшую между нами невидимую стену. Чуточку приободренный, я, наконец, смог перевести дух. Ну, сволочь, теперь получи!

Свернув воздух в тугой клубок, я бросил его прямо в оскаленную пасть. Ламию отбросило назад, но он снова бросился вперед, уткнувшись в невидимую преграду. Что ж, очко в его пользу.

Чувствуя, что стена меж нами не вечна, я лихорадочно перебирал в уме наставления Грязнули. Увы, ничего, что могло бы помочь на ум не приходило. Оставалось только одно — высосать из ламии страх. Вот только как это сделать?

Минуты шли, а решение не приходило. Тогда, видимо от отчаяния, в голову пришла сумасшедшая идея. Страх — это чувство. Но ведь я смог добраться до чувств домового! Может я смогу таким образом высосать страх?

Стараясь не думать о том, что произошло, когда я пытался сделать тоже самое с Грязнулей, я протянул мысленную присоску прямо к сочащемуся гноем разрезу на голове ламии. Прикосновение отозвалось во мне новой вспышкой отвращения. А затем…

Боль. Страх. Отчаяние. Поток хлынувших на меня ощущений был столь силен, что, не устояв на ногах, я медленно опустился на пол. Только не потерять сознание. Только выдержать… Справившись с дурнотой, я неуверенно, словно ступая по тонкому льду, начал отсеивать чувства, настроив себя только на страх. Ламия, почуяв неладное, забеспокоился. Вот оно! Ламия испугался. А я поймал его страх. Ну, поехали! Осторожно, боясь нарушить случайно контакт, я потянул в себя ниточку страха, вбирая его полностью, без остатка.

Ламия заверещал. Уродливое тельце на миг растворилось в воздухе, но я, крепко удерживая его страх — его суть, выдернул обратно в наш мир.

Еще немного, еще, еще… и ниточка кончилась. Пронзительно взвизгнув, ламия взорвался изнутри, окатив стены кухни отвратительной слизью.

Невидимая стена рухнула. В ноздри ударило непереносимое зловоние.

— Максим! Максим! Ты смог. Ты победил! — Едва расслышал я сквозь оглушительный звон в ушах, восторженные крики Невида. Подняв потяжелевшую голову, я поискал домового взглядом. Он обнаружился у входа на кухню. Из-за его плеча на меня восторженно уставилось несколько десятков пар глаз. Это ж, откуда он собрал столько домовых?

— Надо бы здесь прибраться. — С трудом выговорил я. — Не надо Надьке такое видеть…

— Приберемся! Конечно же, приберемся! — Воскликнул Невид с жаром. Пришедшие с ним домовые согласно зашумели. — Ты не беспокойся! Максим?!

Последний встревоженный крик вырвался из его горла, когда я, покачнувшись, навзничь рухнул на загвазданный пол.

Очнулся я уже на диване. Кухня, несколько часов назад больше напоминавшая заброшенную свалку, сияла первозданной чистотой. Пол, стены, холодильник, да и сам диван, трудолюбивые домовые вычистили так, что не осталось и намека на прошедшую ночью схватку.

Я с изумлением осмотрел пострадавшую от удара когтей ламии, стену. Ни следа от уродливых глубоких борозд. На обоях — ни царапины!

— Пришлось повозится малость. — Пояснил мне Невид. Отправив остальных домовых по своим делам, он терпеливо дождался моего пробуждения. — Ну да для нас это не проблема. Мы ж как никак поставлены за жильем следить. Тем, кто нам приглянется, и не такое можем сделать. Куда там нынешним евростандартам!

— И часто такое происходит?

Домовой вздохнул. Плечики поникли, на лице проступило огорчение.

— Теперь уже нет. Да и раньше бывало не часто. А сейчас, разве что Хозяевам помогаем.

— А кто такие Хозяева?

— Те, кто могут нам приказывать… Есть в соседнем доме один. Узнал откуда-то заветные слова, так теперь тамошнему домовому и жизнь не в жизнь. То одно принеси, то другое подай. Совсем замучал беднягу. Того и гляди преставится. А такой хороший домовой был!

От его слов, в моей душе полыхнула злость. Домовые, как один пришли мне на помощь, а какая-то сволочь третирует одного из них. Я недобро усмехнулся.

— Замучал говоришь? Ну-ну… Покажешь, где он живет?

Маленькие глазки домового блеснули из-под кустистых бровей.

— Мы в тебе не ошиблись. — Загадочно произнес он. И как я не добивался ответа, так и не пояснил, что хотел сказать этими словами.

Уже стоя на пороге Надькиной квартиры, я услышал его звенящий от гордости голосок:

— Мы даже окна помыли!

Окна действительно были чистыми.

Моя квартира встретила меня густыми ароматами свежеесваренного кофе, жареных тостов и шкворчащей на раскаленной сковороде, яичницы с салом. В животе глухо заурчало. Сглотнув обильную слюну, я аккуратно прикрыл за собой дверь. Замок предательски щелкнул.

— Максим! — Раздался радостный вопль Надьки. Из дверного проема кухонной двери показалось ее разрумяненное хлопотами личико. — Проходи. Завтрак готов.

Она снова скрылась на кухне. Прежде чем присоединится к ней, я заглянул в комнату. Грязнуля, вальяжно развалившись в кресле дремал. Уловив шорох открываемой двери, кот поднял голову. В желто-зеленых глазах промелькнуло одобрение.

— Невид? — Коротко спросил я.

Грязнуля кивнул и опустил голову на лапы — досыпать.

Завтрак был великолепен! Холостятская жизнь приучила обходится парой бутербродов на завтрак, да чашкой вчерашнего чая. А тут яичница, с пылу, с жару, горячий кофе — не какой-нибудь растворимый, а зерновой, сваренный так что диву даешься. Не кофе — амброзия!